Скачать (62,7 Кб)

Антониус Ван-ден-Брук. Дилетант, который не был дилетантом

Кандидат физико-математических наук Ю. И. Лисневский
Химия и Жизнь №11-12, 1985 г. , с. 90-93, 76-79

В республике науки все "бароны" и свободе
фантазии не полагается иных пределов, кроме
размера журнальных статей да еще чего-то
такого, по которому есть сюжеты (например,
perpetuum mobile), не допускаемые в анналы наук.
Д. И. Менделеев

В 1961 году, когда история открытий, связанных с проблемой строения атома, устоялась, обросла каноническими версиями, Нильс Бор выступил с воспоминаниями о Резерфорде. В них, припоминая события почти полувековой давности, он по существу согласился с мнением покойного наставника: ключевая для атомной физики идея насчет того, что номер клетки, занимаемой элементом в таблице Менделеева,- это и есть заряд ядра, принадлежит ему, Бору.

Сам Резерфорд в 1934 году, отдавая пальму первенства Бору, упомянул, однако же, еще одно лицо: Бор-де "по странной оплошности приписал эту мысль Ван-ден-Бруку".

Между тем до 30-х годов Бор неизменно подчеркивал, что идею высказал Ван-ден-Брук, а экспериментом ее блестяще подтвердил безвременно погибший в 1915 году Г. Мозли. Наконец, Мозли в своих немногочисленных публикациях сообщал, что ставит опыты с целью "проверить теорию Ван-ден-Брука".

Вот как разительно менялась со временем оценка роли, которую сыграл малоизвестный человек с голландской фамилией...

Кем же был этот человек, о котором и при жизни-то его слышали немногие, а после смерти, последовавшей давным-давно, 25 октября 1926 года, и вовсе забыли?

1. ОТЦОВСКАЯ ВОЛЯ

Четвертого мая 1870 года в семье нотариуса Ван-ден-Брука, проживавшего невдалеке от Гааги, в деревне Зутермер, родился сын, получивший при крещении имена Антониус и Иоганнес. Фамилия эта принадлежит к числу исконно голландских и расшифровывается однозначно. Бруком в этой стране называют топкую, заболоченную местность вдоль рек. Ван-ден-Брук, стало быть,- человек с болота, с топкого берега...

Вскоре после рождения сына, когда - в точности не установлено, семья "людей с болота" перебралась в столицу, где ее глава открыл нотариальную контору. Об этом самом главе известно совсем мало. Даже имя его установить не удалось. Но это малое для нашего рассказа весьма существенно: Ван-ден-Брук-старший обладал железной волей и не терпел прекословий. Жизненный путь сына был расписан им заранее. Антониусу надлежит выучиться в школе, поступить на юридический факультет, защитить докторскую диссертацию, а потом работать в отцовской конторе. Обсуждению эта диспозиция, видимо, не подлежала. И то, что Ван-ден-Брук-младший куда больше, чем юриспруденцией, увлекается рассказами своей добрейшей матушки о разных разностях роде естественных наук (Франсиска Нуи - такова была ее девичья фамилия - интересовалась ими смолоду), не имело для главы семейства никакого значения.

Осенью 1889 года Антониус Иоганнес, согласно диспозиции, был направлен на юридический факультет Лейденского университета. Два года спустя он отправился совершенствовать свои знания в Париж, в Сорбонну. Там он провел то ли два, то ли три года. В 1895 добросовестно защитил диссертацию и начал работать в отцовской конторе. В 1896 - женился (видимо, не уклоняясь от отцовского графика) на Элизабет Мауве, дочери известного художника Антона Мауве, состоявшего в родстве с самим Ван-Гогом. В 1897 у него родился сын, впоследствии - три дочери.

Можно было, казалось, считать, что план, построенный могучей волей главы семейства, выполнен на сто процентов. Однако едва эта воля стала слабеть (отец умер на рубеже веков, когда именно - тоже не известно), как Антониус Иоганнес начал без особого шума ее веления нарушать.

В 1899 году неожиданно выехал в Вену, где стал изучать экономические науки. Изучал их почти семь лет, успев за эти годы совершить путешествия в Румынию, Грецию, а потом и Турцию. В 1907 же - еще более неожиданно - написал статью "Альфа-частица и периодическая система элементов", каковую послал в немецкий журнал "Annalen der Physik", где ее приняли и без промедлений напечатали. С тех пор, продолжая добросовестно исполнять кормившие его семью юридические обязанности, связанные с куплей-продажей земель, надзором за строительством и прочими малоинтересными материями, увлекался физикой - и писал статьи, которые неизменно публиковали самые солидные журналы того времени: "Nature", "Naturwissenschaften", "Philosophical Magazine". А всего опубликовал их за свою жизнь двадцать три.

Даже эти скудные сведения о нашем герое стали доступны не сразу.

Достаточно было беспристрастно прочесть его статьи, чтобы понять: этот человек, не имевший диплома об естественнонаучном образовании, не был в физике ни случайным человеком, ни дилетантом. Физика была его призванием, сутью его бытия. Почему же Ван-ден-Брука в истории науки со временем оттеснили на второй план? Не потому ли, что сам он ни в одной статье не хлопотал о своем приоритете в разных вопросах (а таковых было несколько)?

Так или нет - но опубликовано о нем на редкость мало. Краткая справка в "Поггендорфе" (так, по имени издателя, обычно называют известный библиографический справочник). Комментарий к последней статье ученого, составленный ассистентом Нильса Бора Г. Крамерсом. Информация о том, что под конец жизни Ван-ден-Брук был-таки избран в члены Голландской академии. И больше ничего. Ни некрологов, ни статей в справочниках или энциклопедиях...

В конце 1973 года из московского Института истории естествознания и техники АН СССР были направлены запросы в Королевское нидерландское общество естествознания (Роттердам), в Генеральный государственный архив (Гаага) и в библиотеку Королевской нидерландской академии наук (Амстердам). Еще написали известному голландскому историку науки И. Ван-Спронсену. Ответы были скорыми, но поначалу малоутешительными. Директор архива прислал уже упоминавшуюся, доступную и в Москве, справку из "Поггендорфа" да комментарий Крамерса. Приложил, правда, копии двух писем. Одного, написанного самим Ван-ден-Бруком, другого - его вдовой; оба адресованы знаменитому физику X. Лоренцу. Общество естествознания, через лабораторию им. Камерлинг-Оннеса, переслало экземпляр диссертации Ван-Спронсена со списком трудов Ван-ден-Брука.

Казалось, это все. Однако 11 марта 1974 года неожиданно пришла телеграмма: "Получено письмо о А. И. Ван-ден-Бруке ответ сегодня Витсен".

Ответ действительно пришел скоро. Оказалось, что его автор - Катрин Витсен, урожденная Ван-ден-Брук, дочь ученого. Ей переслали один из наших запросов.

Так завязалась переписка, тянувшаяся шесть лет. Благодаря ей удалось разузнать о нашем герое хотя бы то немногое, что мы теперь о нем знаем. Знаем достоверно: мадам Витсен оказалась на редкость терпеливым и добросовестным корреспондентом и консультантом. Поначалу она даже переводила присылаемые документы с голландского на английский; отправляя, например, отцовские фотографии, не забыла приложить фотокопию его студенческого пропуска, где рядом с портретом - фамилия. Это позволило однозначно атрибутировать и прочие изображения.

2. В ЦЕНТРЕ СОБЫТИЙ

Даже по названию самой первой статьи Ван-ден-Брука видно, что все начиналось для него с менделеевского закона. Можно предъявить немалый список предшественников - и знаменитых, и не очень, - которые пытались отыскать простейший "кирпичик", из которого построены все на свете атомы. Но Ван-ден-Брук, вступив в это дело без всякой заметной со стороны подготовки, сразу угодил, что называется, в самый центр событий: предположил, что кирпичик - это "альфон", структурная половинка альфа-частицы; природу последней (она превращается в атом гелия) только что установил Резерфорд. Ван-ден-Брук в первой статье предложил "альфадную" систему, согласно которой все атомы содержат в своем составе (странно теперь читать такое) частицы с зарядом 1 и массой 2.

Что натолкнуло его на такую идею? Почему он вообще ввязался в эти споры?

В семье Ван-ден-Бруков сохранилось предание о незабываемом впечатлении, произведенном на него публичными лекциями Марии Кюри, которые он будто бы посещал в бытность в Париже. Рассказывают даже, что он был с нею знаком. Но для историка предание - не доказательство. Документальных же свидетельств о каких бы то ни было личных контактах Ван-ден-Брука с профессиональными исследователями (кроме Лоренца) до сих пор нет. И встречающееся иногда утверждение, будто первая его статья была опубликована без препятствий благодаря рекомендации, которой снабдил его тот же Г. А. Лоренц, хоть и правдоподобно, но тоже ничем не доказано.

Если же говорить о заочных наставниках или предшественниках, чьи идеи Ван-ден-Брук мог воспринять, читая книги или журналы, то и таковых выявить непросто, поскольку сам он ссылается лишь на одного - У. Праута. Ж. Мариньяк, И. Ридберг, А. Кекуде, У. Крукс, Ф. Кларк - ни один из них в его работах не упоминается. Даже Ньюлендс, первым начавший нумеровать элементы.

Уильям Праут еще в 1816 году предположил, что все атомные веса - целые кратные весу водорода и, следовательно, все атомы состоят из атомов водородных. Очень скоро, однако, этой идее нашлись опровержения; споры о ней, то разгораясь, то затухая, тянулись почти столетие.

В 1886 году швед Иоганнес Ридберг, прославившийся своей склонностью с фанатичным упорством искать (и находить) в рядах чисел, добытых экспериментальным путем, математические закономерности, обнаружил, что округленные значения атомных весов первых 23 элементов распадаются на две группы. Десяток элементов с четной валентностью имеет вес, кратный 4п (п - целое число), а другой десяток, с валентностью нечетной - 4n + 3. Обнаружил он и поправку, введя которую, можно считать идею Праута справедливой.

Одним из последователей Ридберга, весьма успешно разработавшего несколько вариантов менделеевской таблицы, в которых учитывалась и развивалась далее идея порядковых номеров, был голландец Теодор Вулф. В отличие от своего предтечи, он не отмахивался от новейших достижений физики (Ридберг знать не хотел ни о радиоактивности, ни об изотопии - боялся, как сам говорил, "потерять свободный взгляд на вещи"): в 1911 году Вулф опубликовал статью "Радиоактивность как всеобщее свойство веществ".

На нее-то и ссылается Ван-ден-Брук в своем втором сочинении, увидевшем свет в том же году.

Его и в дальнейшем отличали способность мгновенно откликаться на самые последние достижения неведомых ему коллег и умение осмысливать их результаты иной раз точнее, чем они сами. Так и теперь, во второй статье Ван-ден-Брук, развивая дальше принцип своей "альфадной" конструкции атома применительно к давней идее Менделеева о "кубической" системе элементов, предлагает оригинальную схему для размещения в периодической таблице радиоактивных и редкоземельных (в том числе и только что открытых) элементов. И уже появилась в той статье формула - "последовательность номеров элементов"...

За те два недолгих месяца, что статья находилась в печати, ситуация в физике резко изменилась: в майском номере "Philosophical Magazine" появилась знаменитая статья Резерфорда об опытах по рассеянию веществом альфа- и бета-частиц. Из этих опытов ясно следовало, что подавляющая часть массы атома должна быть сосредоточена в крошечном, несущем электрический заряд ядре. Знак ядра Резерфорд поначалу установил волевым решением: давайте, мол, считать, что он положителен. Что же касается величины заряда, то, заключили Резерфорд и автор еще одной статьи из того же номера журнала, Ч. Баркла, можно считать ее примерно равной половине атомного веса.

Среди историков науки распространено мнение, будто открытие ядерного строения атома в течение примерно года не получало отклика. Это неверно. Уже 20 июля того же 1911 года в "Nature" появился первый отклик - и автором его был не кто иной, как Ван-ден-Брук. Если бы нашлись доказательства, писал он, того, что гипотеза Резерфорда и Баркла верна, тогда "количество возможных элементов равно количеству возможных постоянных зарядов каждого знака в атоме или каждому возможному постоянному заряду (обоих знаков) в атоме соответствует возможный элемент".

Что это, как не мгновенный шаг в сторону идеи порядкового номера? Вот и оказалось, что в своей - всего-навсего третьей по счету - публикации непрофессионал, далекий от каких бы то ни было связей с ученой средой, по всем формальным признакам подлежащий зачислению в мало почитаемую когорту дилетантов, говоря объективно, полностью сравнялся с современным ему потолком научного знания. Что, впрочем, едва ли было кем-либо замечено. По крайней мере ни одной ссылки на эту заметку в последующей научной литературе найти не удалось.

Документальные свидетельства того, что этот неразговорчивый человек отчетливо сознавал преемственность всех своих физических гипотез, начиная с самой первой, стали доступны неожиданно. В августе 1971 года, когда еще не было и мысли взяться за поиск материалов о Ван-ден-Бруке, на собравшемся в Москве XIII Международном конгрессе по истории науки выступил приехавший из Минска академик АН БССР М. А. Ельяшевич. В докладе кратко упоминалось, что им обнаружены некие записи, доказывающие взаимосвязь ранних работ Ван-ден-Брука с его зрелыми трудами. Тогда это сообщение осталось незамеченным.

Позже Ельяшевич вспоминал, что передал фотокопии найденных документов кому-то из голландских коллег, присутствовавших на конгрессе, на чем дело и закончилось. Копии то ли попали не по адресу, то ли попросту затерялись. Сам же он досконально изучить и полностью оценить свою находку не смог из-за недостатка времени; чтобы сделать это, нужно было изучать все научное творчество Ван-ден-Брука. Только в 1978 году, подготовив диссертацию о значении измерений атомных весов, каковые определялись без малого сто лет - от Дальтона до Астона, для развития ядерной физики, я отправился в Минск к Ельяшевичу - своему официальному оппоненту. И только здесь впервые увидел то, о чем он сообщал на конгрессе: оттиск первой статьи Ван-ден-Брука с новой, от руки вписанной редакцией выводов; набросок отклика на одну из статей Резерфорда; страницу рукописи одного из вариантов собственной ван-ден-бруковской статьи 1914 года. В том, что все это писано рукой Ван-ден-Брука, не было ни малейших сомнений - его характерный почерк я знал к тому времени до тонкостей (почерковедческая экспертиза, выполненная впоследствии во Всесоюзном НИИ судебных экспертиз старшим экспертом Р. X. Пановой, это заключение подтвердила).

На неизбежный вопрос - откуда взялись эти бесценные документы, академик ответил: их он нашел здесь, в Минске; они лежали между страницами одного из номеров журнала "Philosophical Magazine", комплект которого хранится в Фундаментальной библиотеке АН БССР им. Я. Коласа...

3. КАМЕНЬ, С КОТОРОГО НАЧАЛАСЬ ЛАВИНА

Между летом 1911 и зимой 1913 года были опубликованы всего три исследования, развивавшие то, о чем писали Резерфорд и Баркла. В июне 1912 г. Ч. Дарвин - сотрудник Резерфорда и внук великого биолога - опубликовал статью, в которой анализировались поглощение и рассеяние альфа-частиц. Выводы Дарвина-внука: оба процесса хорошо объясняются, если принять, что всем управляет взаимодействие электрических зарядов, описываемое законом Кулона. Что же касается числа электронов в атоме, то оно, "по-видимому, среднее между атомным весом и его половиной" - точнее ничего нельзя было сказать.

Вторая статья - знаменитая, опубликованная в "Philosophical Magazine", принадлежала перу Бора. В редакцию она поступила в августе 1912 г., а свет увидела 1 января 1913г. В один день с третьей, направленной Ван-ден-Бруком в редакцию "Physikalische Zeitschrift" чуть позже, 15 ноября.

Бор в той статье теоретически рассчитал число электронов, составляющих "облака, удерживаемые силами притяжения к ядру", и нашел, что у тяжелых элементов оно существенно меньше половины атомного веса (олово - 38, золото и свинец - 61 и 65 соответственно). Однако особого значения этому отклонению не придал, усмотрев достаточное для начала совпадение "по порядку величины".

Ван-ден-Брук же в своей, в тот же день вышедшей статье заявил недвусмысленно: "...Как самое вероятное <...> каждому элементу должен соответствовать внутренний заряд, соответствующий этому порядковому номеру, т. е. n-му элементу должно соответствовать n внутренних зарядов каждого знака, ибо заряды известны нам только как целые единицы, а не как части такой единицы..."

На этот раз всегда лаконичный Ван-ден-Брук занял в журнале целых девять страниц и снабдил статью 33 ссылками. Зато уж одним открытием не ограничился, а обсудил и структуру менделеевской таблицы (как разместить в ней радиоактивные элементы, размножающиеся с катастрофической скоростью?), и природу этих самых радиоактивных... Тут уж исследователь-самоучка не только дотянулся до уровня профессионалов, но и попросту обогнал их.

Последствия его блистательного прорыва известны: Бор с Резерфордом предложили уточненную планетарную модель атома; Мозли с непостижимой быстротой в том же году доказал своими опытами теорию Ван-ден-Брука и попытался показать даже справедливость выкладок Бора. Модель атома с ядром, положительный заряд которого равен номеру клетки, занимаемой элементом в таблице Менделеева, с обращающимися вокруг него электронами, число которых равно этому номеру, быстро становилась общепринятой.

Впрочем, далеко не все принявшие ее на вооружение сознавали, кто сказал решающее слово первым: в начале того же богатого событиями 1913 года Содди и Фаянс успешно разместили, наконец, в менделеевской таблице все радиоизотопы, не находившие себе места. В сентябре к той же гипотезе независимо пришел Ридберг, написавший обширную, сразу ставшую широко известной статью. Ван-ден-Брук на таком блестящем фоне как-то затерялся, тем более что сама-то теория была им предложена для обоснования неверной - это ему стало ясно сразу - "расширенной" периодической таблицы. Но верное-то слово тоже было сказано!

В следующей, появившейся 27 ноября в журнале "Nature" публикации Ван-ден-Брук честно признается в заблуждении насчет таблицы, а одновременно дает формулу, которую нельзя не признать исчерпывающе точной: "Каждый возможный внутриатомный заряд соответствует возможному элементу". Тут же - в этом он верен себе, ради одного только спора или покаяния статей не писал - коротко излагается новая, снова никем до него не предугаданная гипотеза. О том, что атомное ядро состоит из протонов и особых, ядерных электронов - последние порой и вылетают из неустойчивых атомов в качестве бета-лучей. Гипотеза хоть и была неверна, но она честно служила и была общепризнанной до 1932 года, когда появилась идея ядра, состоящего из протонов и нейтронов.

Но и этот залп идей оказался не последним. Словно не замечая лавины, которая обрушилась после первого камня, пущенного им в новогоднее утро 1913 года, Ван-ден-Брук в марте следующего, 1914, публикует новую статью (фактически это было более развернутое изложение короткого ноябрьского сообщения в "Nature"), а в ней обосновывает свое открытие аргументами, которые выглядели несокрушимо. Ведь все смещения по менделеевской таблице, которые претерпевает распадающийся неустойчивый атом, в точности соответствуют величинам зарядов, которые уносятся альфа- или бета-частицами.

На страницах "Nature" тем временем разгорелась дискуссия о том, кто прав и кто неправ в спорах о строении атома,- физики начали осмысливать новые данные, только что полученные Мозли. Полной ясности дискуссия не внесла...

Ван-ден-Брук тем временем был занят другим - он искал объяснение "нерегулярностей", еще сохранявшихся, по его мнению, в менделеевской таблице. В своих довольно многочисленных публикациях 1914-1916 годов он пытался отыскать решение то в "сжатой" форме таблицы, то в новом выдуманном им "кирпичике" - он назвал его протокислородом: четыре альфа- плюс две бета-частицы. Наконец, в мае 1916 им был предложен метод, который "вероятно, но не безупречно" позволял вычислять изотопы всех без исключения химических элементов.

Метод и впрямь оказался не безупречным. Новой лавины по крайней мере он уже не породил.

Первый же, предварительный осмотр минского комплекта "Philosophical Magazine" за 1906-1924 годы (а ван-ден-бруковские бумаги были найдены в одном из его номеров) показал, что все выпуски, несомненно, происходят из одного источника. И обложки без переплета, и степень износа одинаковы. На полях во многих местах встречались пометки, сделанные все тем же знакомым почерком. Под обложками некоторых выпусков попадался экслибрис: "O'Forst, Libraire, Place de Meir 69, Anvers".

Первое, что пришло в голову,- предположение, что это знак некой частной библиотеки, помещавшейся в Антверпене (Anvers - французское название этого бельгийского города, он расположен рядом с голландской границей; Ван-ден-Брук мог ездить туда работать).

По этому поводу завязалась новая переписка. Катрин Витсен не поленилась съездить в соседнюю страну, найти указанный дом (в нем теперь помещается театр) и выяснить, что до 1914 года там был магазин немца-книготорговца по фамилии Форст. Его имущество было конфисковано в 1914 году, когда Германия нарушила нейтралитет Бельгии, а по окончании той войны он куда-то уехал. Никакой библиотеки, однако, у него не было - только магазин (чтобы установить это, пришлось еще вступить в переписку с д-ром X. Рошером из ФРГ и д-ром Г. Азаертом из Бельгии).

Недоразумение помог разрешить сотрудник Издательского отдела Фундаментальной библиотеки АН БССР К. Г. Шерман. Опытный знаток книжного дела, он разъяснил, что в начале века экслибрисы на свои книги порой ставили не только владельцы библиотек, но и книготорговцы - это служило своеобразной рекламой их товара.

Разъяснение сразу сняло еще одно сомнение: мог ли Ван-ден-Брук так небрежно обращаться с чужими журналами - оставлять на них пометы, надписи, даже кляксы? С чужими, библиотечными - разумеется, не мог. А вот со своими собственными...

Выходит, то, что нашлось в Минске,- часть его личной, домашней библиотеки! Ну, конечно. Тогда понятно, почему между страницами так много исписанных им листков - черновиков, набросков, памятных записок. Всего нашлось 24 вложения. И именно они сняли последние сомнения в том, что Ван-ден-Брук в течение двух десятилетий занимался постоянной, упорной - настоящей, высшей пробы научной работой. И его достижения никак нельзя считать случайными догадками, попаданиями, которые, мол, порой случаются даже при хаотической стрельбе (а о нем писали и такое!).

Судьба личной библиотеки и архива Ван-ден-Брука, разумеется, не раз обсуждалась в письмах к его дочери. Архив когда-то существовал: в сохранившемся письме Лоренцу отец упоминал некий портфель, в коем хранятся все его бумаги. Была и библиотека; дочь помнила, что выписывались все основные физические журналы. Однако куда они девались после смерти отца, она сказать не могла - журналы то ли раздали, то ли продали.

И вот теперь часть их обнаружилась в Минске. Как они туда попали? Установить это пока не удалось.

После оккупации города фашистами (это произошло в конце июня 1941 года) практически все ценное, что нашлось в фондах Фундаментальной библиотеки, было вывезено в Германию. По спискам, присланным из Берлина, специально приехавшие люди из штаба Розенберга (Ригель, Мах, Мюллер, Кох и прочие носители ученых титулов) отобрали четверть миллиона томов из 350 тысяч имевшихся тогда единиц хранения. Остальное было свалено под лестницы, библиотечное оборудование уничтожено, а здание отведено под казарму. Удирая из Минска, оккупанты сожгли его вместе с остатками книг. Казалось, одна из лучших библиотек республики перестала существовать. Однако едва город был освобожден, началось восстановление фондов. Вначале - из запасов московских и ленинградских библиотек, из букинистических магазинов. Потом, начиная с 1945 года, стало возвращаться то, что было похищено. География мест, где нашлись книги из Минска, покрывает чуть ли не всю Европу: Ратиборг, Пщина, Познань, Кенигсберг, Померания, Рыбник, Прага, Берлин, Мюнхен, Будапешт... Какие только адреса не писались солдатскими карандашами на книгах, ныне стоящих здесь на полках! На некоторых даже обозначено просто: "Германия за Одером".

Книги приходили в ящиках и навалом. Пожилые минчане еще помнят холодный осенний день 1945 года, когда прибыли сразу 56 вагонов с книгами...

В такой ситуации установить, откуда прибыли несколько десятков выпусков малозаметного научного журнала, оказалось практически невозможно.

Сквозной просмотр фондов минских библиотек был безрезультатным: ничего ван-ден-бруковского более не нашлось. Дальнейшие поиски привели в Ленинград, в магазин, снабжавший литературой вновь организуемые библиотеки (была некоторая надежда, что те журналы прошли через него, тогда могли сохраниться об этом какие-нибудь записи). Просмотр его каталогов и фондов тоже ничего не дал. Так же, как письма в несколько десятков отечественных библиотек с просьбой сообщить, не попадались ли их библиотекарям или читателям исписанные листки или пометы, сделанные черными чернилами по-немецки или по-французски.

Тем не менее надежду терять нельзя. Библиотека и архив Ван-ден-Брука, если только они не погибли в огне войны, должны найтись. Либо в нашей стране, либо за границей.

И вот здесь, думаю, уместно обратиться к читателям "Химии и жизни" с просьбой. Может быть, кому-то случайно попадутся между страницами библиотечного физического журнала тех лет листки блокнотной или почтовой бумаги старого образца или на самих страницах - чернильные пометы. Не спешите ругать неаккуратного читателя, обратитесь к библиотекарю. А если ваши подозрения окажутся основательными ,- в Институт истории естествознания и техники АН СССР.

4. ПРИЗНАНИЕ

"...Я никак не могла понять, что отец делал в течение многих часов, неподвижно уставившись в одну точку. Это раздражало меня. Теперь я могу понять, что он работал - без стола, без бумаг, без карандаша", - признавалась в одном из писем Катрин Витсен.

Судьба Ван-ден-Брука сложилась печально. И не только потому, что почти до конца дней ему приходилось скрывать свои занятия наукой даже от самых близких людей. (Почему? Может быть, существовали опасения, что сведения о "несерьезных" увлечениях юриста повредят процветанию конторы? Или причиной была невероятная застенчивость?)

В 1917 году и без того некрепкое его здоровье было подорвано неожиданной гибелью единственного сына, который утонул в полынье, катаясь на коньках по озеру Зюйдер-Зее. В течение трех лет после этого Ван-ден-Брук не написал ни одной статьи. Потом с горем все-таки справился и снова взялся за перо. До конца жизни он опубликовал еще шесть сочинений, в которых, развивая идеи, высказанные им в 1916 году, пытался выявить закономерность в массовых числах известных тогда стабильных изотопов. Не зная о существовании нейтронов, добиться успеха в этом было невозможно.

На фото последняя страница оттиска с собственноручным дополнением автора. Так могут выглядеть пометки а пока не обнаруженных журналах из библиотеки ученого

В марте 1923 года профессора-соотечественники Э. Коэн и Р. Сиссинг - физикохимик и физик - обратились в Голландскую академию наук с предложением принять Ван-ден-Брука в число ее членов. На ближайшем заседании Лоренц разъяснил присутствовавшим заслуги юриста - и собрание проголосовало единогласно. Лоренц же известил вновь избранного академика об этом решении. Ван-ден-Брук ответил благодарностью, и его письмо, в отличие от писем Лоренца, сохранилось. Это был первый документально подтвержденный контакт нашего героя с профессиональными учеными. Он же оказался, по-видимому, последним.

Почти весь 1924 год Ван-ден-Брук провел в Париже, работая в Национальной библиотеке: очередную его статью предстояло уже законным порядком обсудить на академическом собрании, и он старался подготовить ее с максимальным тщанием. Однако завершить работу не удалось. Он тяжко заболел - обнаружилась запущенная форма анемии.

Последняя статья Ван-ден-Брука "К проблемам изотопии" сохранилась лишь в виде фрагментов - выводов, записанных с его слов женой. Опубликовать их удалось лишь в 1929 году.

"Чтобы убедиться в том, что Достоевский - писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа..." Слова из "Мастера и Маргариты" Булгакова вполне можно отнести и к ученым. Да неужто Ферма, великому математику XVII века, требовалось удостоверение в том, что он математик? Между тем он, подобно нашему герою, по официальной своей должности был юристом, доказательство знаменитой своей теоремы, как рассказывают, записал (и затерял) на полях некоего многотомного кодекса. В нашем веке, однако, обычаи изменились, и научное творчество как таковое не может почему-то служить достаточным удостоверением принадлежности к ученому сословию.

И все же некоторые знаки официального признания достались Ван-ден-Бру-ку при жизни. Как же получилось, что много лет спустя величайшие, известные всему миру физики стали его заслуги отрицать? Нелепо было бы подозревать Резерфорда или Бора в злом умысле. Причина, думаю, в другом. Сказалось, скорее всего, стремление спрямить, свести к ясной, логичной схеме запутанный ход давних событий - не случайно Бор, вспоминая, кто и чем отличился, апеллировал не к общедоступным публикациям, а к воспоминаниям о разговорах и спорах полувековой давности. Память в таких случаях - не самый надежный свидетель, она сглаживает шероховатости, отметает детали...

А история не любит подчиняться схемам.